Выйдя из автобуса, Антон направился в сторону медицинского института, где ему предстояло некоторое время работать в должности старшего лаборанта. По специальности он был микробиолог и несколько лет в одном из российских научных центров исследовал способность бактерий питаться нефтепродуктами, однако, этим летом лаборатория по какой-то несчастливой случайности не получила ни одного гранта. Оставшись с «голой» (и, по правде говоря, неприлично мизерной) зарплатой с одной стороны, и съёмной квартирой с другой, Антон принял решение вернуться в свой родной город. Родной по происхождению, но далеко не духовно. Бывший когда-то городом заводов, фабрик и научных институтов, сегодня он мог побороться разве что за звание торговой столицы Черноземья. Казалось бы, кем ещё работать в таком месте, как не менеджером по продажам каких-нибудь унитазов или рекламных площадей вдоль крупных городских артерий?! Вакансий — море. Но, к несчастью, у Антона были убеждения, никак не согласующиеся с требованиями времени. Ведь известно, что зачастую, чтобы продать товар, нужно обладать способностью умело скрыть от лопоухих покупателей его недостатки и убедить в превосходстве (которого может и не быть) перед другими изделиями того же типа. А лгать Антон не любил, особенно ради материальной выгоды. Поэтому на первое время решил подыскать себе место в одном из учебных заведений города, где, как оказалось, должности выше старшего лаборанта для него не нашлось.
Поднявшись на второй этаж мединститута, Антон прошёл по длинному коридору к кабинету заведующего одной из кафедр. Внутри его встретил огромный тучный мужчина лет шестидесяти, Вячеслав Артёмович Войновский, с которым Антон разговаривал пару недель назад по телефону. Заведующий кафедрой хотел взять старшего лаборанта по науке, что, соответственно, исключало многие не очень приятные обязанности, такие, как, например, материальная ответственность.
Войновский любил говорить. Точнее, не говорить, а рассказывать.
— Садись, — сказал он Антону, когда тот вошёл.
— Я знаю — ты парень с амбициями, — продолжил Войновский.
— Кто это вам сказал? — удивился Антон, поскольку сам в себе больших амбиций не чувствовал.
— Не важно, — улыбнулся завкафедрой. — У меня свои источники. Это не плохо. Хорошо даже. Молодые должны быть амбициозны. Я в своё время тоже таким был. За что и поплатился...
И Войновский пустился рассказывать:
— Студентом я тогда ещё был. Активистом комсомольским. Вступился раз за своих ребят на совете, а ректору это и не понравилось. Перестал он тогда меня замечать; даже в колхоз командиром отряда не послал. А когда пришло время в аспирантуру поступать, мне сказали: «Посиди ещё в комсомоле: на следующий год примем». Взяли они тогда дочку какого-то чиновника. Вот и остался я в комсомоле. На одиннадцать лет остался! Тогда я начал ходить в научный кружок на кафедре патологической физиологии. Заинтересовался. Был у меня один знакомый, профессор, Давид Моисеич. Нравился я ему. Так он и говорит мне: «Неужто, Слава, нравится тебе с этой мочой крысиной возиться?». «Нравится», — говорю. Тогда начал он ректору часто обо мне упоминать. А, в конце концов, приняли меня в аспирантуру на кафедре этой. Когда ж кандидатскую защитил, опять начали давить. Три года преподавателем просидел. Другие, смотрю, год-полтора проходит — им уже доцентов дают, а я всё в преподавателях. Тогда Моисеич опять помог. После этого и доцента дали и дальше пошли продвигать. Так я в этом кресле и оказался. Даже не будучи доктором. Вот такие дела...
Антон молча ждал, когда разговор, наконец-то, зайдёт о походе в отдел кадров. Но Войновский, как оказалось, ещё не закончил.
— Я тебя посажу в лаборатории, — продолжил он. — Здесь, в компьютерной, постоянно телефон звонит. Зачем тебе каждый раз вскакивать? Да и общаться с бабами меньше будешь. Вообще, на кафедре меня держись. А дела иметь тебе — только с доцентом Крючковым и ассистентом Телегиной. Остальных, если будут лезть, посылай на х... И говори, что это я тебе так сказал. А то на шею сядут...
— Они давно уж моё доверие потеряли, — добавил заведующий. — Работать не работают, так... Слышал, что у нас летом было? Нет? Ну, так вот... Ассистентку нашу, Дубовскую, на взятке поймали. Пять тысяч в папке несла, за «зачёт» хватанула. Деньги, понятно, меченые... Взяли её и меня вызывают. Свидетелем сделали... Опозорила, сука, всю кафедру! Дело потом закрыли: вроде не доказали, что брала до этого случая. А она говорит: подставили её... Но мы всё равно с ней будем расставаться, уволю на х..!
Войновский помолчал, посмотрел на часы и сказал:
— Ладно — пора тебе. Иди, оформляйся.
Антон взял протянутое ему подписанное заявление и вышел из кабинета.
Началась работа в мединституте. Надо сказать, была она до смешного проста: в обязанности Антона входили помощь преподавателям кафедры в проведении лекций и набор на компьютере различных документов и методичек. Первые две недели никто даже не заходил к Антону в лабораторию, где он оборудовал себе рабочее место, поставив в угол у окна стол со стулом. Откопал в каком-то шкафу стопку журналов «Наука и жизнь» за 80-90-е годы и проводил всё время за их чтением. Сначала, правда, достаточно много сил пришлось затратить на уборку захламлённой лаборатории и утепление окон: в помещении стоял жуткий холод — был декабрь, и в щели постоянно дул ветер. К тому же, у одного окна два стекла во внутренней раме были разбиты, что составляло основную проблему. Забив дыры досками, заклеив щели в рамах и поставив около стола обогреватель, Антон стал чувствовать себя намного комфортнее.
За последующие два месяца работы Антон смог составить общее впечатление о сотрудниках кафедры. Среди всех выделялся ассистент Илья Авдеевич Будин — пятидесятилетний высокий полноватый мужчина с круглым добродушным лицом. Он был единственный, кто пытался на кафедре вести научную деятельность. Как сообщил на одном из кафедральных совещаний Крючков, на самом деле, научных работ не проводилось уже пять лет. Однако, как ни странно, именно эти пять лет оказались самыми плодотворными в плане написания статей, которые шли, конечно же, не в центральные журналы, а в местные издания. Будин же вёл работу для себя: он писал диссертацию. Причём, за свои деньги, на которые покупал оборудование и реактивы. Откуда он брал такие деньги при нищенской зарплате ассистента, Будин поведал Антону, когда они через месяц знакомства решили пообедать вместе в лаборатории.
Запихивая в себя бутерброды, Антон и Будин рассказывали друг другу о своей нелёгкой жизни.
— Я, на самом деле, — говорил Илья Авдеевич, — мог бы и не работать тут: я другим делом зарабатываю многим больше, но хочу всё-таки диссертацию написать. Вот и приходится урывать минутки между проведением занятий, чтобы практическую часть пополнять. Уже три тетрадки в шкафу пылятся. Вот, четвёртую наполовину исписал. Пора уж за статистическую обработку приниматься.
Закипел чайник, отданный Войновским Антону в «вечное» пользование, и собеседники принялись заваривать чай.
— А вообще я рефлексотерапией занимаюсь, — продолжил Будин. — По научной методике.
— Не иглоукалыванием? — поинтересовался Антон.
— Нет — пальцами. Давно уже практикую, пальцы опухли и дрожать стали. Подумываю сейчас об открытии центра. А работать там слепые будут — у них же осязание развито лучше, вот и методике моей лучше обучатся, чем зрячие. Я уже с директором Центра занятости договорился: они будут слепых массажу учить, а я потом — своему методу. Но только когда это будет всё, пока не ясно. Надо ещё помещение присмотреть, оборудование... Как-то пытался я кабинет свой открыть. Снял помещение, начал приём, а через пару месяцев хозяин такую цену «заломил» за аренду, что я при всех своих заработках ещё и должен ему остался. Закрыл я кабинет тогда: понял, что помещение не снимать надо, а покупать. Да вот только денег пока не наберу. А зарабатываю, в общем-то, прилично. Ко мне и из-за границы много людей ездит: из Америки вот две женщины недавно приезжали — врач и художница. Пару сеансов провёл. У меня ж дешевле, чем там у них. Да и помогают мои сеансы — не шарлатан всё-таки. Ещё вот итальянские дальнобойщики заезжают почти всегда, когда в Москву направляются: у них такие вещи раз в десять дороже.
Проглотив печеник, Будин продолжил:
— А ещё в моём центре будет робот. Мы его сейчас заканчиваем: осталось программы заложить и интерфейс удобный сделать. Небольшой такой робот с «пальцами». Для каждого пациента будем вводить рост и вес, и робот будет уже знать, как и куда нажимать по имеющейся в памяти программе для того или иного заболевания. Ещё, думаем, сделать его самообучающимся. Чтобы, например, я сеанс проводил с сенсорами на пальцах, а он запоминал бы последовательность движений... В общем, работы ещё хоть отбавляй.
Будин допил чай и отправился в соседнюю комнату мыть кружку.
У студентов начались каникулы. Будин, освободившись от обязанности вести занятия, взял двухнедельный отпуск, оставив Антона присматривать за крысами в виварии. Животных оказалось много. Очень много: семьдесят! Они, видимо, привыкли видеть человека перед едой, поэтому, когда Антон входил в виварий, крысы начинали усиленно протирать лапками мордочку, уши и усы, умываясь таким образом перед трапезой. В эти моменты за ними было очень интересно наблюдать, и невозможно было представить, что скоро все они окажутся на операционном столе с электродами в мозге.
Чуть позже Антон с ужасом обнаружил, что корма крысам хватит дня на четыре. Заведующий центральным виварием не сказал ничего определённого: «У института нет денег пока. Как перечислят — обязательно привезём». Стало понятно, что придётся крысам самостоятельно искать себе еду, и что едой этой будут они сами...
Так и случилось. К концу каникул, несмотря на время от времени приносимые сотрудниками сухари, крыс осталось около тридцати. Появившийся на кафедре после отпуска Будин был сильно расстроен, но, скорее всего, не смертью крыс, а уменьшением количества экспериментального материала. Не дожидаясь, пока животные все перемрут, Илья Авдеевич принялся за свои опыты. А корм привезли только через полторы недели, когда крыс уже значительно поубавилось...
Как-то раз часа в два пополудни Антон сидел за своим столом в лаборатории и дочитывал последние страницы книги Джеймса Данливи «Самый сумрачный сезон Самюэля С.». Купил он её, будучи введённым в заблуждение аннотацией, в которой проза Данливи была названа чёрным юмором и охарактеризована «нетрадиционным, а то и откровенно непочтительным отношением к „вечным“ вопросам». Ещё имелось несколько хвалебных цитат из заграничной прессы, и всё это убедило Антона приобрести книгу в надежде на увлекательное времяпрепровождение. Однако после прочтения первого десятка страниц ему стало в очередной раз понятно, что аннотациям доверять не стоит. Тем более аннотациям к современной прозе. В повести, название которой было вынесено на обложку, Данливи показал человека, помешанного на сексе, сопровождая всё описанием его нелицеприятных мыслей и пошлыми разговорами. Из рассказов же не запомнилось ничего. Деньги оказались потраченными впустую, и никакого удовольствия от чтения Антон не получил.
«Писателям надо бы, — думал Антон, — все свои произведения держать в разных папках: в одной — то, что действительно идёт от души, а в другой — то, что написано для получения гонорара. Так и подписать папку: „Коммерческая херня“! И издавать всё, не смешивая, а отдельными книгами, чтобы читатель смог решить, покупать ему эту дребедень или нет. А то покупаешь книгу, а после прочтения половины уже хочется её в мусорный бак выкинуть...»
Тут его размышления прервал Будин, неподалёку мастерящий новые электроды для опытов. Открыв свой кейс, он достал несколько скреплённых листов и протянул их Антону:
— Не интересуешься такими вещами?
Листы оказались ксерокопиями журнальных статей. Сразу же в глаза бросились слова: «пришельцы», «космический корабль», «контакт»... Поняв, о чём эти статьи, Антон, бегло просмотрев листы, вернул их Илье Авдеевичу со словами:
— Да нет... Выдумки всё это.
— Почему? Очень много свидетелей — тех, кого похищали.
— Они это всё могли придумать, чтобы создать вокруг себя шумиху и стать известными.
— Многие же под гипнозом выдают всё, что с ними происходило.
— Это тоже можно подвергнуть сомнению: гипноз — такая вещь... Тем более нельзя исключать личной заинтересованности гипнотизёра. Да и вообще, вся эта вера в тарелочки похожа на веру в бога: проявляет себя только для «избранных», а остальным — ни в коем случае: не доросли ещё!
— Но ведь так и есть — цивилизация ещё не дошла до должного уровня. А насчёт тарелок: у американцев уже давно имеются образцы. Они их сбивали не один раз. И фотографии имеются и видеоплёнки...
— Голливуд! — усмехнулся Антон.
— Ладно. А экстрасенсы, а вечный двигатель?
— Вечный двигатель невозможно создать. Он противоречит законам природы. При существующих физических параметрах нашей системы — это нонсенс.
— Не скажи. У меня знакомый в Москве сделал такой двигатель. Даже испытания были. И прошли успешно.
— А статьи он публиковал?
— Да.
— В научных журналах? В центральных, рецензируемых?
— Это не знаю. Как-то не интересовался. Знаю, что есть статьи, а где?..
— Похоже на эпопею с торсионными полями. Опыты проводят, статьи публикуют в каких-то своих сборниках (в рецензируемые рановские журналы не принимают), а как комиссия по лженауке из академии приезжает, так ни один опыт не получается. Почему? А потому что нет этих торсионных полей. Зарплату люди задарма получают и статейки кропают, выдумывают!
— Про поля эти я не слышал, — удивился Будин. — О лептонах читал где-то, о биополе знаю, а об этом — нет. Кстати, вот биополе. Его-то наличие ты не отрицаешь?
— Не отрицаю. Но не в том виде, в каком его подают всякие любители эзотерики и экстрасенсы. Биополе — всего лишь биоэлектрическое поле вокруг человека, совокупное поле его клеток. Но оно настолько мало, что с его помощью нельзя манипулировать чем-либо внешним.
— А экстрасенсы. Ведь они именно по биополю фотографий находят пропавших, биополем лечат и другие действия совершают.
— Да шарлатанство это всё, обман. Полем нельзя лечить. Эффект, скорее всего, достигается посредством самовнушения: человек верит, что этот «лекарь» его вылечит, и выздоравливает, в конце концов. Обыкновенная психология. Вот почему в рядах экстрасенсов так много психологов. Назови они вещи своими именами, и никто к ним не пойдёт — наши люди боятся прослыть психбольными. Поэтому приходится называться экстрасенсами, ведьмами и колдунами. К ним почему-то народ испытывает большее уважение.
— Ну не скажи. Я вот лично был свидетелем того, как экстрасенсы в течение одного дня нашли угнанную машину. Даже конкретное место назвали.
— Денег, наверное, кучу содрали? Может, они с угонщиками заодно были: те угнали, а эти за деньги вроде как нашли? Может, популярность свою повысить хотели?
— Зря ты так скептически ко всему относишься. Вот я, например, на собственном опыте убедился, что биополе существует. Я сам, наверное, какой-то силой обладаю. Когда лечу, то в транс вхожу: ничего не замечаю, не слышу и не вижу. Только пальцами жму по нужной схеме. И вот, однажды закончил я сеанс, но, видимо, ещё не совсем вышел из такого состояния. Вхожу в дом, а передо мной дочь идёт. Я к ней чуть ближе подошёл, а она будто споткнулась и на диван упала. Спрашивает: «Пап, ты зачем меня толкнул?». А я говорю: «Не толкал я тебя». Видно, биополе моё ещё напряжено было, вот оно дочь и толкнуло, когда я подошёл близко.
— Надо же, как бывает, — сказал Антон.
Он не стал затевать спор с Будиным, дабы не испортить отношений с единственным человеком на кафедре, с кем можно было спокойно и по душам поговорить. В этот раз разговор коснулся несколько щекотливой темы, почему Антон и хотел его прекратить как можно быстрее. Он посмотрел на часы и с облегчением обнаружил, что рабочий день подошёл к концу.
— Ну, я пойду, Илья Авдеич, — сказал Антон, вешая сумку на плечо. — До завтра.
Через несколько дней Будин опять начал разговор о своём реабилитационном центре, расписывал все его достоинства и сетовал на нехватку средств для покупки площади. Тогда Антон предложил взять кредит в банке, на что Будин ответил:
— Это дело довольно опасное. Один мой знакомый из гувэдэ рассказывал, что с банками связаны очень сильные мафиозные группы. Ты берёшь кредит на открытие бизнеса, а они делают так, чтобы ты разорился. Выплачивать кредит нечем, а проценты капают. Тогда тебе предлагают либо имущество продавать, либо работать на этих людей. Ни то, ни другое не привлекает.
— Вы же сами говорите, что имеете знакомых в гувэдэ. Они что, не помогут?
— Нет, — ответил Будин. — Этот мой знакомый сказал, что в отношении таких вот банковских группировок милиция бессильна. Помочь никто не сможет. Остаётся только самому копить деньги на помещение. Я вот, кстати, и квартиру-то свою трёхкомнатную купил, когда ещё институт заканчивал. Получил Ленинскую премию. Она тогда большая была. Вот и приобрёл квартиру себе на неё. А так, может быть, и остался бы без жилья.
Будин повернулся к своему столу и продолжил рассматривать в микроскоп новые электроды. Через несколько минут он опять оторвался от этого занятия и сказал:
— Был у меня один знакомый. Семьями дружили. В начале 90-х стал он фермером. Хозяйство большое завёл, работникам платил хорошо. Но с некоторых пор стали наведываться к нему какие-то люди. Требовали землю продать им. Он, понятно, отказывал. Кончилось всё тем, что как-то раз пришла машина с ребятами, и прямо на глазах у работников фермы хозяина расстреляли, уложили в багажник и увезли. Тело так и не нашли... — Будин замолчал ненадолго. — Я знакомого из эмвэдэ просил разузнать что-нибудь, но он ответил, что в этом деле замешана такая мафия, что даже ему не сносить головы, если сунется. Такие вот дела...
«Да-а, — подумал Антон. — Бывает и такое... А всё-таки удивительно, у Будина везде знакомые: и в эмвэдэ, и в милиции, и в администрации, и за границей... Даже, как он рассказывал, некий лама вызывал его к себе в Тибет сеансы лечения проводить. Странно всё это — верить ему или не верить, в конце концов?!».
Календарь уже возвещал всем о наступлении весны, была середина марта, но природа, видимо, не хотела знать об этом: лежали сугробы и частенько валил снег. Вот и в это утро, когда Антон отправился на работу, из серых туч, заслонявших солнце, падали крупные хлопья замерзшей воды.
По пути в институт Антону приходилось проходить мимо парка, в глубине которого недавно был построен новый православный храм. Обычно он не обращал на это строение своего внимания, поскольку не хотел лишний раз трепать нервы, но этим утром было холодно, снег лип на лицо и, тая, заливал водой очки.
«Вот — парк, — думал Антон. — Называется он Первомайский. На ограде через каждые три метра по звезде и серпу с молотом. А тут на тебе — церквушку соорудили! Да не просто церквушку, а целый храм со скульптурной группой напротив ворот. А над воротами ещё и маковку с крестом водрузили. Смотрится просто отлично: на воротах звезда коммунистическая, а над воротами крест. Может, и храм Первомайским назовут?!».
Тут, протерев в очередной раз очки, Антон увидел идущую ему навстречу женщину с сумками в руках. Одета вроде неплохо, не стара уж слишком. Вдруг, поравнявшись с воротами, она остановилась, поставила сумки на снег, повернулась к кресту и начала креститься с поклонами. Антон первый раз такое видел и, пройдя мимо, даже оглянулся на сумасшедшую. По стёклам очков снова потекли ручейки, и Антон, вытащив платок, принялся их протирать. Злость вырвалась наружу:
«Понастроили! — воскликнул мысленно Антон. — Весь город хотят обложить своими крестами, сволочи! Чтоб народ вконец отупел... За последние пару лет уже пятая церковь,.. а то и шестая... Всё им неймётся! Только бы денег „срубить“ побольше. И свечечки у них купи, и за упоминание имени в молитве заплати, и ещё чёрт знает за что им отсчитай! И побольше, главное, побольше. А потом каждый праздник отмечают так, как и простым людям не снилось. Особняков себе понастроили, машин накупили... Люди пост соблюдают, а эти жрут и пьют, как обычно: они не дураки — пусть „овцы“ слушаются „законов божиих“, а пастырям не след... Вот знакомая моего одноклассника, дочка священника, рассказывала, как на праздники у них стол от яств ломится, как папашка её ничего, кроме супердорогого коньячка, не пьёт и как друзьям мясо часто раздают: мол, в огромный их холодильник не помещается. Тьфу! Деньги гребут, налоги не платят, а люди знай себе несут, последнее отдают... Как можно быть такими тупыми?!!».
Поднявшись по ступенькам, Антон отворил дверь института и прошёл внутрь.
— Всё! — воскликнул Будин, входя своей развалистой походкой в лабораторию. — Закончил все эксперименты. Теперь недельки три на обсчёт, графики, и можно будет оформлять диссертацию.
— Поздравляю, — улыбнулся Антон. — Давно вы её начали?
— У-у, давно, — Будин сел на свой стул рядом с микроскопом. — Мог бы и раньше защититься как кандидат технических наук. По патентам своим. Мне в политехническом институте предлагали устроить защиту, но я отказался: хочу по медицине. Теперь уж недолго осталось... Может, и работу здесь брошу после этого. Займусь центром своим... Кстати, ты знаешь, меня ведь в прошлом году за границу работать приглашали. В Кувейт. В августе уж должен был туда приехать. А дело так было. Я дочери одного тамошнего нефтяного магната сеанс рефлексотерапии провёл. У неё сахарный диабет был, так вот, после этого одного сеанса дозу инсулина стало возможным уменьшить в два раза! Представляешь?! Ну, папаша её обрадовался и предложил мне работу в своей клинике. Сразу заведующим отделением! И зарплату высокую обещал, и жене работу предлагал...
— А что ж вы не поехали? — удивился Антон. — Такой шанс не стоило бы упускать.
— Во-первых, языка я не знаю: немецкий учил. Хотя в клинике один русский врач обещал научить арабскому... Да жена отговорила: неспокойное, мол, место — Кувейт. Вот и не поехали.
— Да, это, конечно, не Европа... — согласился Антон.
— Один мой приятель из Волгограда, хирург, узнав, что я не еду, — продолжил Илья Авдеевич, — попросил его устроить туда. Я поговорил, и их с женой пригласили. Они радовались, благодарили, руки жали... Да вот кончилось всё не очень хорошо... Осенью клинику захватили террористы. Своих, арабов, отпустили, а иностранцев увезли. Когда один мой знакомый из отдела по борьбе с терроризмом туда поехал, я попросил разузнать про приятеля. Вернувшись, он рассказал, что они напали на «след», но вывезти его из страны не смогли. Обнаружили приятеля по его хирургическому почерку, потому что по-другому не могли: террористы сделали ему пластическую операцию. Видно, он много уже знал, почему держали его под постоянным наблюдением... А жена вернулась в Волгоград... По первому времени обвиняла меня во всём, но чем же я виноват? Сами же умоляли в клинику устроить...
«Невероятно», — покачал головой Антон.
— Ладно, — Будин встал со стула и улыбнулся. — Пар у меня сегодня больше нет, пойду считать. На финишную прямую вышел!
За врачом хлопнула дверь, и Антон, вздохнув, снова углубился в чтение книги. На этот раз это был роман Варгаса Льосы «Тётушка Хулия и писака», который определённо понравился Антону уже с первых страниц.
Пришёл апрель. Снег растаял, но всё ещё нередко дул холодный ветер, и ртутный столбик термометра поднимался не выше отметки «+5». Зайдя в лабораторию, Антон поставил на стол сумку, бросил рядом берет, скинув пальто, повесил его в шкаф и тут услышал скрип открывающейся двери. Вошёл Илья Авдеевич. Остановившись в дверях, он рассеяно огляделся по сторонам, будто искал что-то. Затем, не поздоровавшись, прошёл к своему столу, открыл запертый на ключ ящик и закрыл снова. Сел, обмякнув, на стул и тут заметил Антона.
— Ты, кхм... не видел здесь моих тетрадок: в таких зелёных клеёнчатых обложках?
— Нет, — помотал головой Антон. — А что случилось?
— Да вот, — Будин отвернулся к столу и переставил какой-то стаканчик с одного места на другое, — не могу найти их... Вчера засиделся допоздна — считал всё... Ушёл и забыл в шкаф их запереть. Так на столе и оставил. Сейчас прихожу: нет их... Куда могли деться?!
— Может, под стол завалились, или в стопке какой лежат, — предположил Антон.
— Нет, — грустно произнёс Илья Авдеевич, — на столе я всё осмотрел. Нет их...
— А на других столах? Поглядите. Взял кто-нибудь посмотреть и забыл обратно положить. У Туманского спросите: может, ему какие данные понадобились. Он же постоянно тезисы строчит на всяческие конференции...
— Да, — Будин встал. — Пойду ещё поищу...
Подождав полчаса, Антон сам решил пойти узнать, чем закончились поиски. В ассистентской он застал Илью Авдеевича одного. Тот надевал пальто; видно, собирался домой.
— Илья Авдеич, — обратился к врачу Антон, — нашли?
— Нашёл, — горько скривил губы Будин. — Под шкафом нашёл. Вот...
И Илья Авдеевич протянул Антону кусочек зелёной клеёнчатой тетрадной обложки. Края его обгорели, и было видно, что только чудом он не догорел до конца.
— Ничего больше не осталось, — объяснил Будин. — Только последняя тетрадка: она в шкафу лежала... Единственный раз оставил тетради на столе и вот..., — он развёл руками.
Антон смотрел на этот кусочек бумаги и думал о том, какие же подлые и мерзкие люди ещё встречаются на этом свете. Он злился на этих неизвестных, а вместе с ними и на всех сотрудников кафедры.
— И кто это? — глухо спросил Антон.
— Я догадываюсь, но сделать ничего не могу: за руку-то не поймаешь...
Будин взял кейс и направился к выходу.
— Меня завтра не будет: я тут заявление написал. Войновский в курсе. Если кто будет спрашивать — меня не будет где-то месяц.
— До свидания, Илья Авдеич, — попрощался Антон.
Тот не ответил: был подавлен мыслями о потерянных годах и уничтоженной диссертации. Дверь закрылась. Антон, постояв ещё с минуту в пустой ассистентской, кинул обгоревшую обложку в мусорное ведро и вышел в коридор.
На следующий день оказалось, что Будин взял отпуск, а Антон, которому эта кафедра уже осточертела, в скором времени уволился, надеясь на то, что Илья Авдеевич последует его примеру и не станет продолжать работать в таком коллективе.
Андрей Панов, июль 2005, февраль 2010.